2013 - ГОД ЮЛИАНА ТУВИМА

 

«МОЙ ГОРОД – ЛОДЗЬ»

В одном из интереснейших городов Польши — Лодзи, на ее централь­ной улице, носящей имя Пётрковской, стоят необычные памятники. К ним можно подойти вплотную, потрогать, даже посидеть рядом на бронзовой скамеечке — памятники стоят прямо на тротуаре, наравне с прохожими. Они посвящены трем выдающимся жителям Лодзи: пианисту Артуру Рубинштейну, нобелевскому лауреату Владиславу Реймонту и поэту Юлиану Тувиму.

Юлиан Тувим (1894–1953) родился в Лодзи, провел в ней свою молодость (он учился в русском реальном училище им. Романовых), и оттуда в 1916 году уехал на учебу в Варшаву. В Лодзи он встретил любовь своей жизни — Стефанию, ставшую позднее его женой. Ей посвящены многие прекрасные произведения поэта, в том числе книга «Седьмая осень» (1922). Зеленые окрестности Лодзи — Иновлодзь, Томашов — навсегда вросли в пейзаж польской поэзии.

Обосновавшись в Варшаве, поэт часто возвращался в город своего детства, иногда  — с друзьями из поэтического объединения «Скамандр», основанного им вместе с поэтами Слонимским, Ивашке­вичем, Лехонем и Вежиньским. В 1928 году, будучи уже автором многих поэтических сборников, Тувим получает свою первую литературную премию — от правления города Лодзи. Помимо стихов, Тувим много времени посвящает переводам, в том числе — с русского языка. В частности, он пере­водит пьесу Мережковского о Павле I, издает книгу стихов Бальмонта и Брюсова. Перед войной выходят его переводы «Медного всадника» и пушкинской лирики, объединенные в сборнике  «Пушкинская лира».

Войну поэт проводит в эмиграции — во Франции, затем в Бразилии и в Америке. Здесь он  начинает свое монументальное произведение — поэму «Цветы Польши», многие строки которой также посвящены Лодзи. Вернувшись на родину, Тувим активно участвует в  литературной жизни, однако своих стихов уже почти не пишет. Он издает антологии, переводит Пушкина, Лермонтова... В декабре 1953 г. поэт, жестоко простудившийся на похоронах Константы Ильдефонса Галчинского, умирает в Доме творчества в Закопане, ненадолго пережив своего друга.

В связи с 60-летием со дня смерти поэта 2013 год был признан польским Сенатом «Годом Тувима». В связи с этим мы приготовили ряд публикаций, посвященных различным сторонам его творчества. Начинаем его с раннего стихотворения «Лодзь», посвященного родине поэта, в переводе Давида Самойлова.

ЛОДЗЬ

Когда моей славы придут года,
Безмерных хвалений эра,
И станут из-за меня города
Спорить, как из-за Гомера,

Когда в Польше, как после дождя опят,
Будет статуй моих и бюстов
И в каждом городе завопят:
«Здесь родина Златоуста!» —

Пускай потомки забудут рознь
И спор о «Тувимовом деле».
Я сам скажу им: мой город — Лодзь,
Я здесь лежал в колыбели!

Пусть те восхвалят Сорренто, Крым,
Кто на красоты падок.
А я из Лодзи. И черный дым
Мне был отраден и сладок.

Здесь рос, штаны протирал насквозь,
Рвал пуговицы с мясом,
Здесь старый педель, срывая злость,
Ругал меня лоботрясом.

Тут слышал я бури первый гром
И музы чуть слышный шорох.
(Доныне стоит знаменитый дом:
Андреевская, номер сорок.)

Здесь я лет десять в школу ходил,
Со скукой, сказать по чести;
Среди лентяев и заводил
Сидел на почетном месте.

 

И тут мое сердце забрал в полон
Некто тихий и золотистый,
И здесь семь лет, огромных, как сон,
Писал я стихи и письма.

Я признан был Лодзью с первого дня,
Без всяческой проволочки.
И некий Ксенжек печатал меня,
По две копейки за строчку.

Люблю твой облик, прекрасный и злой,
Как мать недобрую — дети,
И вид твоих улиц под серою мглой,
Любимейший город на свете!

И говор проулков, и смех продавщиц,
Пылища и гомон базаров
Дороже мне шика и блеска столиц,
Милее парижских бульваров!..

Доныне слезами мне застят взор
И окна твои, и отрепья,
И стареньких улиц базарный задор,
И жалкое великолепье,

И этот дурацки торчащий «Савой»,
Одетые с шиком торговки,  
И вечная надпись: «Мужской портной,
Он же дамы и перелицовки».

 

1919

Перевод Давида Самойлова
 

РОДИТЕЛИ  ПОЭТА

Исидор Тувим (1858–1935) окончил школу в Кенигсберге, учился в Париже. В Лодзи он был сотрудником Азовско-Донского коммерческого банка. Умер 3 мая 1935 года и был похоронен на главной аллее еврейского кладбища в Лодзи. Годы спустя свою тоску по отцу поэт выразил в стихотворении  «Рассказ об отце и сыне, о двух городах и о старой песне», написанном в эмиграции в Париже в 1939 году:

[…] По майской Лодзи за отцовским гробом
Шел некий сын в спокойствии особом
Шагами Командора — четко, ровно,
Шел до отчаяния хладнокровный;
В сиянье солнца, коньяка и славы
Сын провожал отца... Но, боже правый,
Безумец хочет песней разразиться,
Чтобы с отцом как следует проститься!

С улыбкой смутной, с болью безотлучной
Он начинает напевать беззвучно
О детстве, что в душе его живет,
И о тоске, что в прошлое зовет.
Он вспоминает и безмолвно воет:
«Allons, enfants de la patrie...»

[...] Увы, отец, мой будущий сосед,
В Париж тебе возврата больше нет.
Но с улицы Костюшко (что зовется
Покамест Герингштрассе) сын придет
На кладбище к тебе, как в Лодзь вернется,
И Марсельезу тихо он споет.

                             (Перевод Марка Живова)

Аделя Тувим (1872–1942) происходила из семьи известного лодзкого книгоиздателя Леона Круковского. Мать Юлиана любила литературу, и именно она оказала большое влияние на формирование литературных интересов своего сына. В течение многих лет Аделя страдала депрессией. Во время войны находилась в больнице для душевнобольных в Отвоцке. Существуют две версии ее смерти. Согласно первой, она была убита гитлеровцами во время ликвидации отвоцкого гетто (этой версии придерживается сам поэт в стихотворении, посвященном матери). В другой говорится о самоубийстве Адели.

Юлиан Тувим, вернувшийся после войны из эмиграции, в 1947 г. эксгумировал могилу матери и перевез ее останки на кладбище, где был похоронен его отец.

 

На погосте, что в Лодзи,
На кладбище еврейском
Холмик польской могилы
Моей мамы-еврейки.

Там зарыта мать-полька
И еврейская мама,
Перенес ее с Вислы
В Лодзь фабричную прямо.

Там лежит тяжкий камень,
А на камне белёсом
Лишь лавровые листья,
Что роняет береза.

Если ж солнечный ветер
Закружит, заискрится,
В ордена и медали
Вдруг уложатся листья…

                           (Перевод Анатолия Нехая)

img118

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Могила родителей Юлиана Тувима на кладбище в Лодзи. Молодые лодзяне ухаживают за этой могилой, оставляя на ней цветы, светильники – и камешки в память о своем посещении.

 

Фото из книги Иоанны Подольской «Еврейское кладбище в Лодзи. Путеводитель». Изд. Агора, Лодзь, 2010.

 

ЛЮБОВЬ ПОЭТА 

«Когда мы обращаемся к творчеству живых или недавно умерших поэтов, то комментарии к их стихам обычно доставляют нам более хлопот, нежели для поэтов, живших в отдаленную эпоху. Анекдоты из их жизни еще не стали достоянием печати, они принадлежат людям, которые либо не успели их опубликовать, либо не делают этого из деликатности по отношению к другим, остающимся в живых. Так обстоит дело и с Юлианом Тувимом: известно, что любовные стихи, которые он писал в ранней молодости, были посвящены прекрасной Стефании М., будущей жене поэта, а об остальном — молчание, единственном исключением из которого является довольно-таки ехидное повествование известного сатирика Магдалены Самозванец. Ввиду отсутствия иных свидетельств обратимся к ее рассказу о том, как виделась любовь поэта в глазах варшавского кафе 20-х годов… «Тувим,— вспоминает она,— влюблен в Стефку и из-за этой своей великой любви ни от какой другой не отказывается, даром что не без труда добивается своей возлюбленной Стефании...» А вот ее портрет: «…на самом деле очень красивая блондинка с большими, как у куклы, зеленоватыми глазами, стройная и элегантная. Но... чересчур изысканная, подтянутая, зашнурованная. Тувим рядом с нею — как костер рядом со спокойно текущей речкой». — «Создается впечатление,— продолжает она,— что постоянное обожание немного утомляет ее и мучит. Может быть, именно своим холодком и убежденностью в том, что ей все это положено по праву, сумела она сохранить его любовь до конца».

Приводимое ниже стихотворение было напечатано в «Скамандре» (1921). Вопреки видимости, это довольно сложное произведение. В архиве поэта сохранилась рецензия на него, на которой Тувим написал об ее авторе: «Он не понял стихотворения! Ведь это — одно и то же лицо!» Вот именно: выводимый в нем «муж» и «я» — это один и тот же автор, только в разное время. «Муж» — это настоящее, а «я» — воспоминание о прошлом, более близкое поэту, чем реальность; это грустное воспоминание, завидующее более удачливой реальности. А, может, и наоборот: счастливый муж завидует худому юноше, который без всяких надежд пишет «сто двадцатое посланье» своей возлюбленной».


ТВОЙ МУЖ И Я

Ты с супругом в Закопане,
И мучительные письма
Я пишу тебе из Лодзи.

Твой супруг — поэт известный,
Я — смешной, нескладный парень
И пишу тебе нескладно.

Твой супруг причесан, выбрит
И одет великолепно,
Каждый день белье меняет.

А я, черный, раздраженный,
У меня худые брюки
И протертые штиблеты.

Твой супруг в костюме светлом,
Сидя в кресле, пьет холодный
Лимонад, статью читая,

Где пространно говорится,
Что он мудрый, знаменитый,
Несравненный, гениальный.

А я, черный, изможденный,
В душном городе шатаюсь
И ладонью вытираю
Пыль и пот со щек небритых.  

Дома я лежу часами
На клеенчатой кушетке
И упрямо сочиняю
Сто двадцатое посланье.

Наконец в изнеможенье
Сном тяжелым засыпаю,
А проснусь — увижу в окнах
Розовато-серый вечер.

И опять бегу из дому
И дрожу как от озноба,
А знакомому при встрече
Говорю, что простудился.

Ты с супругом в ресторане
Пьешь вино, окончив ужин,
И для вас оркестр играет
Увертюру из «Орфея».

Все на вас глядят украдкой,
Красоте твоей дивятся,
О твоем маститом муже
Шепчутся с благоговеньем.

Муж твой, крепко захмелевший,
Говорит: «Пора, пожалуй…»
Вы встаете, улыбаясь,
Под руку тебя берет он.

Я же все брожу да брежу:
Размышляю, вычисляю,
Что пора прийти ответу
На письмо от воскресенья.

................................................

Слушай, — дай по морде мужу,
Выбеги скорей под звезды,
Пусть тебе я вдруг привижусь —
Дикий парень в дальней Лодзи!

Ибо я кричу от боли
И, со взглядом воспаленным
Над столом средь ночи горбясь,
Грозное строчу посланье!

              (Перевод Наума Гребнева)

 Witkacy_Julian_Tuwim Witkacy_Stefania_Tuwimowa

 

 

 

 

 

 

Ст. Игнаций Виткевич. Портреты Стефании Тувим и Юлиана Тувима (1929)